Над головой раздается крик чайки. Маленькая волна тянет ее вниз, накрывая с головой. Вода окружает девочку, душит ее, словно память о Билли. Морские водоросли опутывают ее лицо, и девочка видит, как пальцы Билли скребут мягкую землю. Она слышит его испуганный голос, умоляющий не бросать его. Этот голос до сих пор звучит в ее снах; он то накатывает, то бросает ее вниз, этот голос из ее снов, и, как морские волны точат скалы, он подтачивает ее душу, превращая в песок. Девочка устремляется вверх, выныривает на поверхность и ждет. На берегу цепочкой стоят некрасивые дома, некоторые из них огорожены; пространства между ними зияют, словно дыры в старческой челюсти. Дома становятся все меньше и меньше — девочку уносит в океан.
Оглянувшись через плечо, она видит встающую рядом гигантскую волну, которая с шумом несется к берегу и вдруг внезапно нависает над головой, как материализовавшаяся угроза. Еще до того как водяной вал обрушивается на нее, девочка чувствует, что ее охватывает дикий страх. Затем волна ударяет ее с ужасной, всеразрушающей силой. Девочка ощущает, как ее тянет и тянет вниз, переворачивает вниз головой, унося в море. Именно этого она и хотела — испугаться так, чтобы забыть обо всем, даже о Билли, оказавшись на дне океана.
Вода кипит вокруг нее, тянет вниз. В груди становится больно, и внезапно девочку охватывает паника; сейчас она хочет только одного — выжить. Ее нога задевает дно, и девочка отчаянно пытается зацепиться за песок, но ее по-прежнему тянет в глубину. Она снова и снова пытается выплыть на поверхность, но водоворот толкает ее вниз. Легкие начинает жечь, и девочка с удвоенной силой молотит по воде руками и ногами. Она хочет зацепиться хоть за что-нибудь, но зацепиться не за что. Время тянется бесконечно, глаза горят от соленой воды, все тело болит, словно ее избили. В тот момент, когда девочка уже считает, что все кончено, ее голова появляется на поверхности воды. Задыхаясь, она жадно глотает ртом воздух. Потом она начинает плакать, не чувствуя ничего, кроме страха и боли. Ее слезы незаметно смешиваются с соленой океанской водой. Волны ударяют девочку по лицу, заглушая ее рыдания, заглушая боль. Все еще плача, она медленно плывет к побережью, чувствуя себя немного лучше, чем раньше, поскольку все, или почти все, кажется ей забытым.
Когда я возвращаюсь домой, на часах уже шесть. Я принимаю душ, надеясь, что теплая вода смоет все мысли об М., его комнате для дрессировки и поездках Фрэнни к океану, но это не помогает. В зеркале я вижу на своем теле красные пятна от ожогов воском, длинные полосы на заднице от бамбуковой палки, легкие ссадины на запястьях. Однако все это пустяки — душа саднит гораздо сильнее, чем тело. Как я могла так относиться к Фрэнни, как могла не заметить ее боль?
Я надеваю брюки, блузку с длинными рукавами и развожу на заднем дворе огонь. Я не слишком голодна, просто пригласила сегодня на ужин Яна, поэтому, услышав телефонный звонок, спешу взять трубку.
— Алло! Алло! — не дождавшись ответа, повторяю я. — Кто говорит?
В трубке молчание. Затем я слышу чье-то дыхание, которое становится более шумным, более отчетливым.
— Черт! Вам что, ребята, нечем больше заняться? — Я раздраженно вешаю трубку. В детстве мы с подругами забавлялись подобными звонками и умирали от смеха, представляя тех несчастных, к которым попадали. Я включаю автоответчик — на случай, если они снова позвонят.
Выйдя во двор и проверив огонь, я возвращаюсь на кухню и вытаскиваю из холодильника, на котором стоит миниатюрная резная статуэтка, изображающая распростершую крылья цаплю, кастрюлю маринованных куриных грудок. Цапля — последняя из работ Яна, и мне нравится ощущение полета, которое возникает при взгляде на эти крылья. Они напоминают мне о тех временах, когда я видела цапель в окрестностях Сакраменто.
Я снимаю с кастрюли с цыплятами пластмассовую крышку, когда в дверь входит, точнее, врывается Ян. Месяц назад я дала ему ключ от своего дома, но отнюдь не потому, что мои чувства к нему внезапно усилились. Просто, как утопающий хватается за соломинку, в то время как М. приближает меня к себе, я инстинктивно тянусь к Яну ради моей собственной безопасности. Он крепко обнимает меня своими сильными руками.
— Ты хорошо пахнешь, — говорит Ян и целует меня в шею. Вероятно, он почувствовал запах шампуня, которым я мыла голову. Я приваливаюсь к нему, наслаждаясь теплом его объятий, теплом его бескорыстной любви, с удовольствием чувствуя, что его крепкое тело представляет собой надежную опору. Ян только из редакции — на нем синий костюм, помятый на спине и на коленях; галстук ослаблен и свободно висит вдоль пиджака. Он хочет отстраниться, но я задерживаю его руки у себя на талии.
— Не так быстро. Мне хорошо, когда ты меня просто обнимаешь.
Ян подчиняется и крепче обхватывает меня. Мне кажется, что, если он будет меня обнимать достаточно долго и достаточно крепко, я напрочь забуду об М. Жаль, что Фрэнни некому было так обнять.
— Мы сегодня будем есть цыплят? — спрашивает он, заглядывая мне через плечо.
— Да, ты как раз вовремя. Поставь их на огонь, а я приготовлю салат.
— Сейчас. — Ян снимает пиджак, вешает его на спинку стула в столовой и развязывает галстук. Он приглаживает волосы, но они немедленно опять спадают ему на глаза. Взяв кастрюлю с цыплятами и соду, он отправляется во двор. Нарезая помидоры и салат, я слышу, как Ян насвистывает, и улыбаюсь. С ним так легко, он такой добродушный и почти всегда приятный. Кроме периодических вспышек ревности, я не замечала у него каких-то темных сторон, желания поиграть в странные психологические игры. Свист прекращается, и он начинает переговариваться через изгородь с соседями. Затем свист возобновляется — какая-то веселая мелодия, которую я не знаю.